Мысли от фонаря

Она сидела на подоконнике, уютно устроившись среди пухлых подушек с гобеленовыми розами, слегка откинувшись назад, не шевелясь в тишине просторной комнаты, наполненной сумраком, прячущимся по углам.

Стройные ряды букв бежали по монитору ноутбука, лежащего на коленях, и только сухой треск клавиатуры нарушал покой безлюдного дома. Пальцы ловко скользили по клавишам, фантазия рождала образы и заботливо укладывала их на яркое полотно белого экрана.

Многое в ее жизни начиналось с чистого листа, многое закрылось за ней дверью прошедшего года. Отчего так? Оттого, что отжило, отслужило и просто ушло. Люди, исполнившие танец в череде лет рядом с ней канули в небытие. Другие – исполнили свои роли и сошли со сцены под бурные овации и благодарности оттого, что спектакль закончился. Не будет повторов сюжетов, переизданий или новых попыток прочитать тома давно завершившихся романов. Они встали на полки в ее жизни, навсегда заняв место, обозначенное временем. Линии судьбы и жизни на ладонях приобретали серебристый отблеск лет в ее волосах, в уголках глаз прятались морщинки и только сами глаза не выдавали ни возраста, ни душевных исканий. Она была занята новой для себя историей, которая только разворачивала свои планы перед ней на белом листе.

Наконец-то она могла сосредоточиться на том, что ей было действительно важно. Мысли мелькали, обретая образы и ловя отголоски смыслов. Пальцы продолжали свой танец в обнимку с буквами. Посеребренные волосы мягкими прядями переливались в отсветах фонаря, мерцавшего за окном.

У фонаря было свое видение ее в этом окне, свои ожидания. Он уже шестнадцать лет наблюдал, подглядывал, изучал, делал предположения и ставки о сюжете, стремясь проникнуть в тайну, или обойти ее, чтобы высветить силуэт за занавесом и предугадать ее следующие движения. Как верный влюбленный он множество лет по вечерам зажигал свой свет для нее и только для нее. Каждый вечер он ждал ее появления среди бархата сумерек – и иногда она появлялась. Задумчиво смотрела в окно, разговаривала, взмахивала руками, кого-то обнимала, кого-то отталкивала прочь, целовала ребенка на руках, поливала цветы в горшках. Ему особенно нравились ее герани. Когда в прошлой жизни он был одним из факелов в древней Александрии, часто наблюдал такие, заступая на службу по вечерам – огромные кусты, целые заросли, богато окрашенные багрянцем и киноварью. Они звались тогда пеларгос – ныне же это была просто герань в маленьких беленьких горшочках. И среди них была она. Если бы фонарь мог говорить, он бы столько всего мог рассказать о ней по поэзии ее рук, поворотов головы, движениям или отсутствию их.

И вот сегодня опять состоялась их встреча. Он моргал, стремясь стряхнуть с ресниц обильно налипавшие снежные хлопья, она – сидела на подоконнике в окружении подушек, и что-то бегло вышивала на белом полотне своего будущего. О чем были эти строчки, кому посвящались канвы стройных фраз, куда уносили ее мысли, и кому предназначалась ее улыбка, он мог только догадываться. Время близилось к ночи, снег продолжал свое кружение, стараясь заглянуть поглубже в освещенное окно. Мягкий сумрак наполнял картину комнаты. Приглушенный свет настольной лампы вторил любопытству фонаря.

Иногда она опускала руки, прикрывала глаза, замирала в тишине и погружалась в грезы. О чем были они, куда уносили. Никто не мог знать. Фонарь догадывался о многом. Но не в силах рассказать или передать свои мысли – молчал и хранил тайну. Как верный страж, влюбленный в свою далекую госпожу, которую он мог только иногда мельком созерцать среди огней.

Наступала ночь, одна из ночей последнего зимнего месяца. Свет фонаря становился ярче, чтобы скрасить сумрак вокруг нее, тени под окном становились глубже, снег лепился то к окну, к фонарю, чтобы разглядеть самое ценное в ней. Что он мог знать? Ничего. Ничего такого, что было бы полезно снегу знать о женщине. Так они и проводили часы втроем. Женщина, уютно утопая в подушках, фонарь, освещавший ее сказку и снег, суетливо мечущийся между ними в преддверии ночи.
(с)

Иллюстрация - Джон Уильям Уотерхаус, Ариадна